.jpg){kind=small}
.jpg){kind=small}
Максим Мартемьянов раскрывает тайну, о чем молчит знаменитая игрушка
– Вас беспокоит Тамбовский пороховой завод!
Я вздрогнул и посмотрел в окно. Там было 10 утра и туман.
Потом я посмотрел на свой старый мобильный телефон, который принял этот странный звонок. Телефон выжидательно молчал.
– Нам вас ждать? – спросил тот же женский голос, в котором мне послышались нотки раздражения.
– Да-да, – хриплым голосом сказал я, – конечно.
– Вас пропустят на территорию завода, и вы сможете поговорить с людьми, которые вас интересуют. Тут я окончательно проснулся и вспомнил, что произошло. Вчера я сел в маршрутное такси возле Павелецкого вокзала и действительно выехал в Тамбов. Вернее, не в Тамбов, а в Котовск, расположенный в 15 км от Тамбова. Отправился я туда потому, что устал биться над главным вопросом мироздания. Форма Земли меня не волновала – даже если она плоская, я этого никогда не увижу. Также не занимал меня и вопрос происхождения человечества. Даже если мы пришельцы с Веги, все равно тротуары чище не станут. Но, черт подери, что находится у куклы-неваляшки внутри, я не понимал никогда! Я думал об этом с детства, всегда, всю свою жизнь. И вот не выдержал, окончательно разбередил застарелую язву любопытства.
Детский сад. Тихий час. Она стоит на шкафу. Недоступная, тревожная, яркая, как пожарная машина. Я смотрел на нее и в отчаянии думал: ну что же ты, стерва, что же скрываешь ты за своими хитрющими бесстыжими глазами? Твой взгляд направлен всегда в одну точку, чуть искоса, но там, куда ты смотришь, ничего нет. Так смотрят существа, когда знают какую-то тайну, но не выдают ее. Почему ты не хочешь открыть ее мне?
Неваляшка – кукла, сделанная из сфер. Сфера-тело, сферы-руки, сфера-голова. Все проще некуда. Но это только снаружи, а внутри? Что внутри?
Уже въезжая в Котовск, я вспомнил про другой извечный вопрос: ведь она должна упасть, верно? Она не может не упасть. Наверняка существует какой-нибудь тайный угол, известный только специальным инженерам завода, которым воспрещен выезд из страны. Они должны знать. Угол есть – его не может не быть. Идеального равновесия не существует.
Здесь все инженеры
Все тридцать тысяч жителей города Котовска обязаны своим существованием заводу. Приказ № 1 от 12 ноября 1915 года за подписью полковника Скосырского сообщает, что завод № 43 запущен в эксплуатацию. Тогда же начали строить и город, и продолжали до восьмидесятых. Центр сохранился в довоенном виде – почти все дома одноэтажные, из красного кирпича. Улицы ухоженные. В парке тихо горит вечный огонь. Все хорошо. Маркс отдыхает под деревьями в сквере у Дома культуры, а неподалеку с нескрываемым удовольствием глядит на город красноармеец, бандит и любовник Григорий Котовский, обрезанный от груди и ниже.
Административный корпус завода овеян духом последних лет царской власти, но герб имеет федеральный. На подходе гостей встречают серебристый Ленин и Ольга Ищенко, инженер по рекламе и маркетингу.
Ольга повела меня в отдел сбыта, где все инженеры. На Тамбовском пороховом заводе есть один менеджер, а все остальные – либо начальники, либо инженеры. Это не значит, что у них техническое образование, просто таков регламент. Я подумал, что, наверное, и охранник здесь называется инженером по безопасности, а повар – инженером пищевого отдела. Очень правильная система. На оборонном заводе во всем нужна точность.
Детям от 3 до 14
На стол передо мной выставляют какое-то невероятное количество неваляшек. Целый город Котовск в миниатюре. Население смотрит на меня круглыми невидящими глазами и тихо позвякивает. Среди толпы – крокодил в феске.
– Почему он в феске? – спрашиваю я у Ищенко.
Ольга уклончиво поводит глазами. Секрет. Режимное предприятие. Что говорить о крокодиле, если до 2005 года Тамбовский пороховой завод назывался Котовским заводом пластмасс.
– А чему учит неваляшка? – спрашиваю я, чтобы сгладить неловкость.
– Моторику рук развивает, – отвечает инженер Ирина Евдокимова. – Учит ребенка от 3 до 14 лет, как что на лице называется.
– И все?
– А что еще надо? – поднимает брови Евдокимова.
Я всегда думал, что неваляшка учит не валять дурака. На худой конец, мальчиков она учит, что не каждую девочку можно завалить, а для самих девочек является примером: можно поддаваться только до определенного предела.
– Кстати, о девочках. Мы даже делали вот такую «девочку», – Ольга Ищенко достает из шкафа что-то малиновое и маленькое. – «Снегурочка».
Кукла имеет округлую платформу, но сама при этом конусовидна. А это значит, что ее можно повалить. Действительно, «девочка» покладисто ложится на бок, на лопатки и лицом на стол. Тоже мне неваляшка.
– Она не пошла в массовое производство.
– Может, оттого и не пошла, что не выполняет главную функцию?
Ольга пожимает плечами, Ирина Евдокимова (инженер) усмехается. «Снегурочка», несмотря на миловидность, – урод и ошибка природы. Злая шутка, которую сыграло над человеком его тщеславие. Если не хотите, чтобы Арал пересох, не поворачивайте реки вспять, если не хотите стать посмешищем, не пытайтесь сделать неваляшку конусовидной. Не шутите с природой вещей.
Вагоны счастья
Первые образцы неваляшки были изготовлены на заводе в 1956 году. Но на пуск серийного производства потребовалось еще три года, так что первые вагоны ушли с завода лишь в 1959-м. Вагоны счастья.
В одном из кабинетов с высокими потолками и раритетной мебелью сидит коротко стриженный курящий человек. Его зовут Борис Похунов, и он занимается тем, что продает неваляшек по всему свету. Где нужна неваляшка, там она будет. А если где не знают о ее существовании, Похунов позаботится о том, чтобы узнали и захотели. И тогда он продаст им звонкую устойчивую зеркально-красную куклу «Девочку», или «Зайца», или «Медведя», а то и неваляшку «Антона».
– Не могу сказать точно, сколько мы продали за прошлый год, – Похунов проглядывает отчетность. – Но в рублях это порядка 50 миллионов.
На самом деле я и без него знаю, сколько их продали. Порядка 500 тысяч неваляшек ушло с завода в Россию, страны СНГ, США, Израиль, Канаду и Японию.
– Сейчас ищем покупателей в Австралии. У нас уже несколько лет стандартный рост на 5 %. Вот и в этом году мы уже идем на 5 % лучше, чем в прошлом.
Впрочем, дела далеко не всегда шли так успешно. После дефолта 1998 года стоял вопрос о закрытии производства кукол. И все-таки неваляшку отстояли, не сняли с производства – якобы чтобы не увольнять людей. Была и другая проблема. Материал, из которого десятки лет делали куклу, не прошел сертификацию. Целлулоид вызвал пререкания из-за своей пожароопасности. Еще в 1992–1993 годах начался поиск нового материала. Нужно было, чтобы он имел свойства целлулоида: был бы таким же легким и эластичным. И не горел. В конце концов, выбор остановили на ПВХ.
Лицо Ксюши
Наконец за мной приезжает престарелый УАЗ. Водитель довозит меня и Ольгу Ищенко до проходной. Нам необходимо выйти из машины и пройти контроль. На территории завода нельзя пользоваться зажигалками, спичками, и если у вас при себе два кремня, их тоже придется сдать. Как и сотовый телефон. Простым рабочим запрещено пользоваться сотовой связью, пока они пребывают за забором, вдоль которого круглосуточно ходят бойцы местной военной части с карабинами наперевес.
Я прохожу через проходную для мужчин, Ольга – для женщин. С нами будет женщина из «режима», поэтому досмотр не очень тщательный.
Подскакивая на ухабах, УАЗ везет нас в 117-й корпус. Это святая святых – цех, где рождаются неваляшки. Нас встречает крестный отец неваляшки – пожилой радушный мужчина. Это Владимир Викторович Иванов, начальник всего подразделения товаров народного потребления, старшина 117-го корпуса и местный старожил.
– 2 декабря будет сорок три года как я работаю здесь, на заводе, – улыбается Владимир Викторович. – И с 78-го руковожу производством неваляшек.
Иванов с удовольствием говорит о своем продукте. Вот основа неваляшки – ПВХ-пленка. Вот она сложена листами в первом помещении. Остальные материалы уже доставлены к станкам в прессовальный цех.
– Мы работаем тут в одну смену, но, когда надо, и в две можем, – рассказывает Иванов. – Работы хватает. В день мы выпускаем порядка 2000 кукол.
Но для Иванова эта цифра пустяк. 500 тысяч в год — ничто по сравнению с временами, когда каждый день неваляшек вагонами отправляли в Узбекистан. Тогда счет шел на миллионы.
В корпусе № 117 трудятся около 110 человек. До 1992 года под началом Иванова их было больше 1000. Пневматический пресс, на котором женщина выдавливает лицо «девочки Ксюши» из разогретой пластинки, стоит на своем месте с 50-х годов. Быть может, именно на нем была сотворена первая неваляшка.
Женщины в цехе штампуют без устали. Их лица каменны, глаза чуть навыкате. Норма за смену – тысяча, а то и полторы тысячи деталей. Работа сдельная – выполняй норму и не задавай лишних вопросов. Зарплата порядка 7000 рублей в месяц. Люди, дарящие счастье, должны быть самоотверженны. От этих 110 человек в какой-то мере зависит, как сложится судьба полумиллиона детей каждый год. Они штампуют лицо «Ксюши» и видят маленькую девочку, которая через какие-то считанные дни дотронется до уже готовой куклы, и та сделает свой первый приветливый кивок. Девочка возьмет пример с куклы и тоже станет качаться, но упадет. Упадет, но поймет: есть вещи, которые простым смертным неподвластны.
– Она может упасть или нет? – спрашиваю я. – Только честно.
Владимир Иванов не думает. Он видел десятки и сотни миллионов неваляшек. Он начал работать именно в этом цехе. Он был у истоков.
– Нет. Это невозможно.
– Никак? Может, есть какой-то угол? – мой голос предательски дрожит.
– Нет, – неумолимо повторяет Владимир Викторович. – Только если неваляшка бракованная. Но и она не падает, а просто стоит непрямо. И, сколько ее ни пинай, она все равно не упадет.
Главная тайна
Мы переходим в следующий цех – склейки и сборки. Здесь стоит неумолчный звон сотен колокольчиков, китайских шариков для релаксации, музыки ветра. Десятка два женщин склеивают, собирают, чистят, сушат. И вставляют что-то внутрь каждой куклы. Что-то невидимое, одинаковое – каждой кукле, от самой маленькой безымянной «Девочки» до огромной «Маши».
– Это «Степан», наш заяц, – Иванов представляет мне неваляшку с глупыми ушами.
Степан отвечает звоном. Но я почти не слышу его. Впереди стоит стол, а за столом сидит женщина. Она помещает между полушариями «тела» Самую Главную Вещь. Эталон идеального равновесия и чистейшего звука. Нет, невозможно терпеть. Медленно переставляя ноги, я иду к столу. Это точно шар. Шар на резинке? Или колокольчик? Ну же? Еще шаг!
Это снаряд.
С 1915 года тут делают патроны. Делают и суют их в детскую игрушку. Человек слаб, ибо сотворен из праха. Неваляшка сильна – у нее внутри порох. Полый цилиндр из плотного картона, внизу – чугунная шайба, сверху – боеголовка зеленого, красного и синего цветов из того же ПВХ. Женщина устанавливает полушарие, вставляет туда патрон, подклеивает его с двух сторон, накрывает сверху вторым полушарием и склеивает первое и второе воедино. Потом на специальном зажиме проворачивает готовый шар и стирает излишки клея тряпкой.
– Кто это придумал? – спрашиваю я.
– Японцы, – тянет Иванов.
Уже никто не помнит, как это было. Контрибуция? Вряд ли, ведь война с Японией не закончена по сей день. Может, промышленный шпионаж – шуточные задания для службы внешней разведки? Иванов утверждает, что СССР просто выкупила у Японии технологию и права.
– Я еще сам помню, как мы ездили в Торговую палату в Москву и смотрели новые виды продукции. Тогда же нужно было каждый квартал осваивать новое – вот мы и ездили, выбирали.
Но Япония подарила образы только нескольким видам кукол, в частности, двум главным: самой маленькой (безымянной) и самой большой – «Маше». Остальные были придуманы Союзом художников. Иванов помнит, как они воевали с Союзом по поводу новых видов.
– У нас и свои художники были, а им не давали идеи продвигать – все ведь наверху решалось. Только с конца 80-х наши художники смогли увидеть рисунки на готовой кукле.
Все ясно!
Японцы додумались запихнуть в патрон чугунную шайбу, которая и не дает упасть кукле. Это противовес. Но самое главное – музыкальный механизм. Семь обрезков рояльных струн установлены в шайбе, а между ними маятник – железная гирька (Иванов называет ее «пятак») на проволоке. «Пятак» произвольно бьется о струны – тогда и возникает тот самый чарующий и нежный звук. Это поет неваляшка. Поет нам, людям полимерной тары, о вечном равновесии, которого мы никогда не достигнем.
– До того как мы стали делать из ПВХ, к нам даже на выставках подходили шутники и говорили: «Дайте нам неваляшку, мы ее сожжем». Но теперь она не горит, а только плавится. И в воде не тонет. И…
Внезапно Иванов вскочил. С какой-то самурайской ловкостью, которой я от него никак не ожидал, начальник 117-го корпуса схватил со стола 27-сантиметровую неваляшку «Поросенок». Затем, стремительно развернувшись на 180 градусов, он сокрушительным апперкотом послал игрушку под самый потолок – на четыре метра вверх. Неваляшка перевернулась в воздухе и со звоном и грохотом обрушилась на бетонный пол – точно на свой центр тяжести. У меня упало сердце. На теле «Поросенка» зияла приличная вмятина.
– Бракованная, – заметил Иванов, неодобрительно взглянув на «Поросенка». – То-то она тут и стоит.
Иванов ушел обратно в свой огромный рабочий кабинет, который располагается в бывшем актовом зале. А я стоял и трогал вмятину на «Поросенке» пальцем. Игрушка тихо позвякивала в трясущихся руках.
Эти люди ничего не понимают, думал я. Ничего не понимают все эти инженеры и начальники. Они наивно полагают, что работают на Тамбовском оборонном заводе, делают порох и снаряды, чтобы в любой момент защищать родину. И что неваляшка – пустяк, прикрытие для оборонки. На самом деле все наоборот. Все предприятие как раз и затеяно ради неваляшки. Исключительно ради нее! Она – главное оружие. А военизированная охрана, бетонные заборы, допуск и режим секретности нужны для того, чтобы ее охранять.
Конечно, неваляшка – оружие. Его придумали японцы. Под видом детской игрушки они продали изнуренному СССР страшную, разрушительную мечту. Нелепую игрушку, которая никогда не опрокидывается, не горит и не тонет и поселяет в наших сердцах жалкую, ничтожную надежду на то, что когда-нибудь и мы научимся стоять ровно, перестанем гореть и тонуть, сделаемся круглыми, а внутри у нас будут бесконечно звучать семь небесных нот. Впав в эйфорию, одурманенные звоном, мы не понимаем одного: мечты эти бесплодны. Им никогда не суждено сбыться. Нет у нас точки опоры в виде снаряда.
Источник информации: ООО «Журнал «Смена»
