.jpg){kind=small}
.jpg){kind=small}
В «Тамбовском цикле» Александра Мачульского — более двадцати песен. Они не похожи одна на другую, написаны в разное время и совсем не «по социальному заказу». Просто так получалось. По вдохновению, если так понятнее. А оно настигает в самых разных местах. Например, «Свадьба по-тамбовски» появилась, когда Александр Евгеньевич, проходя мимо Дворца бракосочетания, вдруг увидел , какие нарядные и просто сказочные невесты толпятся вокруг (женихи-то менее заметны). ...Сам Дворец тоже, кстати, хорош на редкость. А лет пятьдесят назад он, пусть и не такой нарядный, был, наверное, гораздо более заметен — как же, одно из немногих кирпичных зданий на Интернациональной. И помнится он Александру Евгеньевичу, пожалуй, с самого детства, став частью «его» Тамбова.
— Какой он, ваш Тамбов, Александр Евгеньевич? Где он, если так можно сказать, находился?
— Мой Тамбов — это, конечно, прежде всего детские впечатления, и самые первые из них — это дорога из дома в школу. Папе, который работал на «Ревтруде», дали квартиру в коммуналке в так называемых «ревтрудовских» домах, это были первые четырёхэтажные дома в Тамбове, жёлтые такие, на Коммунальной. В первый класс меня отдали в школу № 1, ходил я туда по Интернациональной пешком и хорошо помню, какой была тогда улица. Несколько кирпичных домов: нынешний Дворец бракосочетания, Дом учителя, первая музыкальная школа, обком партии... А там, где сейчас «дом на курьих ножках», был настоящий муравейник — перенаселённые одно-, двухэтажные дома.
А в середине шестидесятых папе дали отдельную квартиру — на Мичуринской — в доме, где было телеателье, а сейчас «Детский мир». Это было особенное счастливое время. Родители ещё молодые, в школе — я перешёл в школу № 24 — всё складывалось хорошо, вспоминаю её с очень добрыми чувствами, с благодарностью, как подарок судьбы. Учителя замечательные, одноклассники дружили по-настоящему. Сейчас, правда, встречаемся нечасто — странно, Тамбов — город небольшой, но у каждого, видно, в нём какие-то свои «тропы», а если уж случается встретиться, то нам всегда есть о чём говорить, мы очень рады друг другу.
— Сегодня мало кто, наверное, радовался бы переезду с Коммунальной на Мичуринскую, в крохотную квартирку...
— В тех квартирах главное было то, что они — отдельные. Ну и вообще очень точно сказано про время, «когда деревья были большими». Да, тогда деревья были большими. Время с середины шестидесятых до восьмидесятых — это лучшие годы жизни, просто потому, что это детство, юность.
— Ну а Тамбов-то тех лет, тот самый, родной, — какой?
— Тёплый, уютный, патриархальный, тихий...
— Что-то мне кажется, что на Мичуринской рядом с автовокзалом уже особой патриархальности не замечалось...
— Так ведь ещё родственники были. Одна бабушка жила на Октябрьской рядом с рынком. Сейчас невозможно поверить, но мы спокойно открывали летом окна — движение на улице было совсем не такое, как сейчас. Очень важным для меня было то, что все шапито тогда раскидывали свой шатёр на рынке, там, где сейчас «Уютерра».
— Там раньше торговали картошкой и семечками?
— Да, торговцев сгоняли, на этом месте раскидывали шатёр. Если бабушка открывал окна, то во время представления была слышна музыка, все реплики шпрехшталмейстера, а по ночам — львиный рык и голоса других животных.
Вторая бабушка жила рядом с ТВРЗ, и если она открывала окна, то ночью можно было слушать, как переговариваются диспетчеры на железнодорожной станции. Удивительно, мне это совсем не мешало, а казалось необычным и романтичным.
— А каких реалий Тамбова шестидесятых-семидесятых сейчас уже совсем нет?
— Голубятен было много. Птичий рынок был совсем не такой. Сейчас там только какие-то несчастные котята и щенята в коробках, а тогда много всякой живности продавали, тех же голубей и других птиц. А мальчишки птиц ловили — кто на продажу, кто просто так. Я этим не очень увлекался, но несколько раз было дело. Две-три птицы у нас жили, потом весной их выпускали на волю, наверное, как раз примерно под Благовещение.
— Это мы уже сегодня такие образованные — знаем, когда Благовещение, когда Крещение и так далее. Тогда, понятно, ни о каких религиозных праздниках и речи не было. Но сами-то они всё равно были, уж Пасха с крашенными луковой шелухой яйцами — наверняка...
— Когда учился в старших классах, был студентом, молодые люди, и я в том числе, массово ходили на Пасху смотреть вынос Плащаницы. Разумеется, это всё было только любопытством, ничего большего. Церковь тогда действовала одна — Покровская. Позже узнал, как много было в Тамбове храмов. Мне кажется, с их исчезновением утрачено очень многое. Хорошо, что-то возвращается, восстанавливается. Да, конечно, это новодел и новострой, но что-то вносит как в архитектурное, так и в духовное пространство города.
О том, что мама верующая, я узнал много позже, хотя, кстати, она в середине пятидесятых годов ухитрилась меня окрестить. А то, что она ходит в храм, открылось, когда я был уже практически взрослым. ...Со временем и у меня появилась такая потребность, где-то приблизительно лет в сорок пять, когда начинаешь задумываться над жизнью и о том, «зачем это всё».
— Вы сейчас про архитектурный и духовный облик города говорили, а я про колокольню возле Казанского монастыря вспомнила. Она уж точно стала и духовной, и архитектурной составляющей города. Но мнения всё равно вызывает разные. Вам-то она как, нравится?
— Вначале привыкнуть было трудно, а сейчас — вроде как и ничего, на месте.
— Любимым местом не стала пока?
— Любимое место в Тамбове у меня, как, наверное, и у многих, — это набережная. Тамбов просто редкостный город — здесь «на природу» можно приехать на троллейбусе. Всех гостей из других городов я непременно привожу на набережную. Она, конечно, была бы ещё красивее, если бы, например, тротуар из плитки не обрывался возле Тезикова моста, если бы убирали лучше и сами горожане не разбрасывали мусор. А что в Пригородном лесу делается! Вот уж где мусор. Причина, в общем, понятна — низкая культура, но если размышлять дальше, то причина в том, что всю культуру поделили на какие-то отдельные сегменты: «политическая», «водительская», «потребительская» и так далее, вроде бы каждый такой сегмент может сам по себе существовать, совершенствоваться. А на самом-то деле — не может, если не будет включён в общее культурное поле.
— На поле этом есть место, наверное, для каждого. Но всё-таки не каждый дорогу туда находит. Вас, Александр Евгеньевич, я помню сотрудником отдела культуры в «Тамбовской правде», многим вы известны как автор и исполнитель песен — значит, к культуре приблизились непосредственно. Можете сказать, с чего это приближение началось и как происходило?
— Одним из атрибутов школьной юности были первые, тогда ещё бобинные, магнитофоны, причём непокупные — многие мои товарищи и одноклассники мастерили их самостоятельно. До этого что можно было слушать? Радио. Там одна программа, передают то выступление хора имени Пятницкого, то «До заката путь далёк», а здесь что-то совершенно другое. Конечно, самым ярким впечатлением был квартет «Битлз», потом — песни Владимира Семёновича Высоцкого. Потом, разумеется, hard rock.
— Сейчас случается что-то послушать?
— Да, и довольно часто. По-прежнему слушаю «Deep Purple», совершенно особая страница в музыке — это «Pink Floyd», тоже очень люблю.
В пору бобинных магнитофонов мы слушали ещё первые советские ВИА: «Добры молодцы», «Синяя птица». Тогда я и не предполагал, что буду хорошо знаком с солистом «Синей птицы» Сергеем Дроздовым. У него был период, когда он жил в Тамбове, тогда мы познакомились, он помогал аранжировать песни, давал хорошие советы.
— А сами песни-то как появились, когда?
— После школы учился в техническом вузе, участвовал в ВИА, и так мне это нравилось, что решил — буду заниматься именно музыкой профессионально. Бросил этот институт, поступил в институт культуры.
Одновременно с учёбой я работал в ДК «Строитель» в вокально-инструментальном ансамбле. Институт окончил в 1976 году и стал ждать призыва в армию. Дождался. Служил в полковом оркестре одной из частей Тамбовского гарнизона. Перед смотром художественной самодеятельности мне было поручено написать песню. До того никаких песен писать не приходилось... И с этой песней мы заняли одно из первых мест, я же был премирован десятидневным отпуском с выездом на родину. Служил я, повторю, в Тамбовском гарнизоне, так что товарищи смеялись и предлагали мне получить талончики на проезд.
— Так появилась первая песня. А первая песня о Тамбове?
— Было это уже много лет спустя. Солистка филармонии Алла Кругова знала, что я иногда пишу песни, и попросила написать для неё песню о тамбовской казначейше. Соревноваться с Лермонтовым в изложении этой истории не хотелось, так что казначейшу упомянул только в первом куплете, а дальше речь шла уже о разных женщинах, связанных с Тамбовом и Тамбовщиной. С этой песни начался тамбовский цикл. Сейчас в нём более двадцати песен, они очень разные — есть такие, которые можно охарактеризовать «для торжественных моментов», например, «Здравствуй, Тамбов!», есть те, которые кто-то назовёт шансоном... Вообще мне претят эти попытки классификации культуры, это далеко не только к песням относится... Песни не сыплются, как из рога изобилия, появляются почти случайно, даже название улицы может подтолкнуть мысль, так было, например, с песней «Большая Астраханская».
В своё время большой интерес вызвала у меня книжечка тамбовского краеведа Николая Муравьёва «Улицы и площади Тамбова», где он перечислял все названия, которые носила улица, указывал её протяжённость, другие сведения. Такие были красивые, хорошие и говорящие названия. Скажем, улица Куйбышева была Хлебной, потому что по ней шли подводы с зерном к элеватору.
Не сделаю открытия, если скажу, что краеведение — очень интересное и увлекательное дело, в этом убедился, когда во время работы в «Тамбовской правде» познакомился со многими краеведами.
— Думаю, самые первые уроки краеведения мы получаем в семье, с какими-то семейными легендами, пересказами событий, происходивших очень-очень давно. Было такое?
— Конечно, это были рассказы бабушки, которая провела детство в Тамбове, потом уехала и вернулась уже в эвакуацию. Она делилась радужными воспоминаниями о маленьком утопающем в зелени городе, о тихой Цне, заречных лугах... Помню одну семейную историю. Когда в 1911-м Тамбов посетил Николай II, в числе встречающих вдоль нынешней Интернациональной стояли и гимназистки, была среди них и бабушка. Дело было в холодное время года, стоять надо было долго и уж, конечно, не в валенках. Чтобы не отморозить ноги, кроме носков, бабушке, тогда девятилетней девочке, обмотали ноги газетами. Это не краеведение, конечно...
— ...не краеведение, но история из числа тех, которые придают истории человеческое измерение, делают её близкой, а те места, с которыми такие истории связаны и где нам доводится жить, — любимыми, своими. Хорошо, что у вас, Александр Евгеньевич, есть свой Тамбов, и вы в своих песнях открываете его другим людям.
Ольга НОВАК
Источник информации: газета «Тамбовская жизнь»
